— У нас сейчас время вечернего чаепития, — трогательно заключив маленькую глиняную чашечку, как камушек, в ладони, сообщила Агея, — красота начинается с дисциплины и потому наш день строго регламентирован…
— По традиции мы совмещаем именно этот ритуал с приёмом гостей, — добавила Магатея, — Угощайтесь… — Она кивнула на вазочку с цукатами.
Аль-Мара нерешительно взяла, слегка надкусила небольшой бледно-красный сушеный плод и запила его чаем. Пряная горечь кумквата — это оказался именно он — изысканно сочеталась с тонкой сладостью травяного напитка.
— Вкусно… — удивлённо призналась девушка.
— И практически безвредно для фигуры… — заметила Агея, — Мы не едим никаких других сладостей.
— Совсем никогда? — изумилась Аль-Мара. Она обожала шоколад, мороженое, сдобу и с трудом представляла себе существование без них.
Магатея отрицательно помотала головой.
— Красота в двадцать лет — это дар природы, а в пятьдесят — прилежный труд её обладательницы, жизнь жриц — сплошные необходимости и ограничения во имя продления того краткого периода, в продолжение которого женщина способна исполнять свою скромную и великую роль — возбуждать желания, вдохновляясь которыми мужчины преобразуют и совершенствуют мир.
Магатея сделала небольшой глоток чая и продолжила:
— По утрам мы встаём в шестом часу… День начинается с медитации, бесценного сеанса прямого общения со Вселенной… Далее, до девяти часов у нас разминка: десять километров трусцой, гимнастика или занятия боевыми искусствами; потом — лёгкий завтрак: как правило, фрукты и цельные злаки; затем — водные процедуры, уход за кожей лица и тела, массаж, грязевые маски или обёртывания; после этого — обед: в основном овощи, тушёные или сваренные на пару; после обеда — занятия с детьми, чтение и творчество, вечерний чай, общение с подругами или гостями; потом ужин — нежирное белковое блюдо: яйца, птица или рыба; расслабляющая гимнастика, гармоничная музыка и, наконец, ночной отдых…
Вдруг снаружи шатра послышался резкий свист, что-то шумно пронеслось мимо, проскользнув по оранжевой стене молниеносной тенью. Аль-Мара и Кирочка насторожились.
— Неужели нападение? — Агея недовольно повела плечами. — Они ведь должны знать, что праздники Солнцестояния священны!
В этот момент входная занавеска приподнялась, и в шатёр влетел хорошенький мальчик лет двенадцати-тринадцати, длинношеий, смуглый, с пушистыми угольно-чёрными ресницами, он вихрем пронёсся мимо чайного столика и шмыгнул за перегородку. Тут же в шатёр заглянули две девчонки: одна из них была Ксифея, а другая чуть постарше, уже высокая, с чуть наметившейся грудью и толстой каштановой косой до пояса.
— Нестор! — строго крикнула Магатея, — Тут не место для игр. У нас, между прочим, гости. Кроме того, вы так носитесь, что мы уж грешным делом подумали, что лагерь атаковали враги!
Юноша вышел из-за перегородки, от быстрого бега на щеках его играл дивный румянец оттенка зрелой брусники, характерный для загорелой кожи; он виновато опустил голову и заложил за спину худенькие как верёвочки руки.
— Извини, мама… — сконфуженно прошептал он, взмахнув пышными щёточками ресниц, — просто Фиона хватала меня, и я хотел спрятаться от них…
— Ну-ка подойди сюда, — строго сказала Агея девочке с косой, — сколько раз я тебе говорила, чтобы ты вела себя прилично!
— Но мама! Мы играли в русалок и рыбака, там такие правила, и Нестор сам согласился…
— А потом передумал! Я этих твоих «русалок» знаю… Не играйте больше в эту игру. Возьмите карты, шахматы, потренируйте память или порисуйте гуашью. Есть много хороших забав… Ступайте!
Внезапно Агея заметила, что на запястье у её дочери мягко переливается радужно-голубой браслет, который, по идее, должен был быть на руке у Нестора…
— Фиона? — грозно обратилась к девочке величественная жрица, — что всё это значит?..
Магатея удивлённо приподняла свои красивые брови:
— Нестор? Сынок?
— Мама… — юноша залился краской ещё гуще, — мы так играем, я дал Фионе поносить свой браслет, на время, просто так, она очень просила, Фионе больше всего нравится воображать, будто бы она жрица…
— Не делайте так больше, — произнесла, заметно расслабившись, Агея, — идите…
Она махнула детям рукой.
Ксифея и Фиона первыми выбежали из шатра, вслед за ними нехотя поплёлся Нестор.
— Это всё ваши дети? — с восхищённым умилением спросила Аль-Мара.
Агея улыбнулась:
— Есть и ещё… Самый младший мой сын остался с няней.
— А мои старшие дочери учатся в городе, — добавила Магатея.
— Нестор и Ксифея такие непохожие… — заметила Кирочка.
— Они от разных отцов, — невозмутимо пояснила Магатея, — Как и все дети жриц. Природа стремится к генетическому разнообразию…
Кирочка не сводила глаз с унизанных браслетами рук этой загадочной женщины. Сколько же мужчин принесли к этому алтарю свои чувства и мечты? Наверное, подарить браслет — это значит признаться в любви…
— Ваши старшие дочери уехали, потому что не захотели служить богине? Они, наверное, совсем взрослые… — спросила Аль-Мара. В действительности, конечно, её давно уже мучил вопрос, сколько лет самой верховной жрице, но она стеснялась его задать и выдумывала окольные пути, способные привести к ответу. Магатея об этом, вероятно, догадывалась, проницательность её была удивительной, создавалось ощущение, будто бы она видит своих собеседниц насквозь.
— Моей старшей дочери двадцать семь лет, — ответила она со снисходительной улыбкой, дающей понять, что своего возраста она совершенно не стесняется, и если гостьи желают, то они могут об этом спросить.
Кирочка и Аль-Мара смотрели на неё с нескрываемым изумлением.
— …И здесь нет никакого колдовства, как вы, наверное, думаете, — добавила верховная жрица, удовлетворившись произведённым эффектом, — Многие считают, что мы владеем какой-то тайной, секретом времени, которым наделила нас великая богиня Плодородия. Но это всего лишь одна из красивых легенд, которыми мы окружаем себя. Очарование создаётся иллюзиями… Наша неувядающая красота, как вы уже поняли, — результат каждодневных усилий; жёсткая самодисциплина — она и есть служение богине, не только этой, но и любой другой; всякая твоя победа над ленью и желаниями — стоит улыбки того бога, которому ты поклоняешься; наша красота — тот дар великой и могущественной Прорвы, который мы заслужили сами обращёнными к ней молитвами, выраженными и в словах и в деяниях…
Пока Магатея говорила, Кирочка внимательно вглядывалась в её лицо: силилась отыскать на нём неизбежные отметины времени, всё ещё не веря, что возможно в столь зрелом возрасте сохранять свежесть кожи. Заметив это, Магатея велела ей подойти.
— Смотри… — сказала она тихо, поднося пальцы к виску, — вот здесь…
И только на таком близком расстоянии, стоя почти вплотную, Кирочка заметила мелкие морщинки там, где кожа особенно тонка и потому уязвима: по нижнему веку и возле наружного угла глаза она казалась подёрнутой паутинкой, тончайшим тюлем, из-за едва намеченного, почти невидимого узора, нанесённого на лицо жрицы неотвратимой кистью времени… Поражённая Кирочка не знала, что сказать. Она даже не могла понять, что впечатлило её больше, незначительность морщин на лице Магатеи или та совершенно необъяснимая шокирующая откровенность, с которой они были продемонстрированы…
— И никакого секрета? — восхищённо прошептала Аль-Мара.
— Растительные маски, умывание ледяной водой и полноценный сон… — Магатея тонко улыбнулась, — запоминайте девочки, богиня велит нам щедро делиться своими секретами во имя умножения прекрасного во Вселенной…
— Но ведь невозможно сохранять красоту и молодость вечно… — робко заметила Аль-Мара, — Рано или поздно…
— Да. Таков удел всех земных женщин. Когда приходит некий срок, для меня, как вы понимаете, это уже не за горами, мы, жрицы, добровольно уходим…
Магатея произнесла последние слова с смиренной непоколебимой решимостью в голосе; Кирочка и Аль-Мара, прислушавшись не разумом, но чувствами, почти уловили второй, сакральный, запретный смысл эти слов; вроде бы они звучали вполне обыкновенно, но сокрытое в них жуткое неизбежное прозрение как будто усиливало их, делало огромнее, мощнее.
— Уходите… Куда? — с ужасом от промелькнувшей по краю сознания догадки, спросила Аль-Мара.
— Туда. Ты правильно всё поняла, девочка, — ответила ей Магатея с грустной торжественной улыбкой, — Жрицы смертны, но красота их живёт вечно, продолженная в дочерях.
Верховная жрица ничуть не была смущена необходимость открывать самую страшную из своих тайн. Её спокойные внимательные глаза остановились на лице Кирочки.